Том 3. Чёрным по белому - Страница 36

К оглавлению

— Я не знаю… — заявил какой-то добросовестный слушатель.

— Пора бы знать, — сухо осадил его Новакович. — Знание облагораживает, а незнание приближает к животному…

— Где это было? — спросил другой слушатель.

— Это? Это было в городе Тиктакполе — если хотите, можете найти его на карте. Он там, наверное, есть.

— Ну не тяните, рассказывайте.

— То-то вот… «Рассказывайте»! Вам бы только все рассказывать да рассказывать.

Очень развязный человек был Новакович.

Рассказ Новаковича об актрисе Зеленой

В уже известном вам городе Тиктакполе была молодая барышня по имени Зеленая.

Ничем она особенным не отличалась, и Тиктакполь не обращал на нее никакого внимания.

Однажды она получила из Сан-Франциско телеграмму: «Ваш родственник скончался, оставил вам по завещанию свыше трех миллионов рублей».

С этого началось.

Когда я ее впервые поздравил с богатством и спросил, что же она теперь будет делать, эта Зеленая мне ответила:

— Буду актрисой!

— Как актрисой? Почему актрисой? Откуда актрисой?!

— Так. Хочу быть актрисой. Всю жизнь мечтала об этом.

— Почему же вы раньше этого не сделали? Ведь для актерства деньги не нужны.

— Вы думаете? Я пробовала несколько раз поступить на сцену, но меня не брали.

— Почему?

— Интриги.

— Какие интриги? С чьей стороны? Ведь вас же еще никто не знал, чтобы интриговать против вас!! Кто интриговал?!

— Не знаю кто, но интриговали. Иначе почему бы меня не приняли на сцену? Не правда ли?

У нее было такое простодушное выражение лица, что я ничего не возразил. Промолчал…

— Слушайте, — сказала она мне. — Вы — один из самых порядочных и опытных людей… Устройте мне театр. Денег, сколько понадобится, я дам.

Я никогда ни в чем не могу отказать женщине. Такова моя жизнь.

— Хорошо, — согласился я.

— Театр мы построим новый, потому что существующие меня не удовлетворяют. Для моего таланта нужна оправа.

По-моему, для ее таланта нужна была единственная оправа — вымазать ее дегтем, обвалять в перьях и выгнать из города.

У нас в России не все свободы отняты у народа. Осталась еще одна свобода — произношения.

Поэтому Зеленая, не отвечая ни перед Богом, ни перед людьми, свободно произносила:

— Корокора.

— Какая корокора? — спрашивали мы у нее.

— Корокора. Которые звонят на корокорне.

Человеку, который, пронюхав о ее богатстве, хотел предложить ей руку и сердце, она ответила:

— Я не могу вас порюбить.

— И не надо, — обрадовался он. — За что меня рубить? Со мной ласково нужно…

— Не то. Я хочу быть актрисой!

Так как в последней фразе не было ни одного «л», жених сразу понял ее и отплыл в другую гавань.

Когда мы выстроили театр, я пригласил режиссера и стал набирать труппу.

Режиссер сказал, что он хочет получить такое жалованье:

— 4000 в месяц.

— Опомнитесь! — завопил я. — Почему?

— За позор, милый. Ведь я эту Зеленую знаю — она несколько раз приходила к нам в театр. Если уж мне теперь позориться, так знать за что!..

То же самое заявили и первые персонажи.

— Ну что ж, — говорили они, — по семи тысяч в месяц дадите — пойдем. Годик помучаемся, пострадаем, зато потом вздохнем свободно: уедем отсюда, купим на эти проклятые деньги где-нибудь в глуши домик и будем себе доживать век под чужой фамилией. Чтобы не так стыдно было…

А простак десять тысяч взял.

— Не забывайте, — говорит, — что я с самим Росси играл, с Поссартом! Каково мне теперь?!

Дали.

За пьесой обратились к известному, модному автору, произведения которого вызывали всеобщий заслуженный восторг.

— Не дам, — сказал он, узнав, в чем дело.

— Мы хорошо заплатим… Десять тысяч за право постановки…

— Не могу… мое имя, мое авторское самолюбие…

— Пятнадцать тысяч!!

— Право, не могу, мое имя, мое авторское самолю…

— Двадцать!!

— Но мое имя, мое само…

— Сорок тысяч!..

— Но… само…

— Пятьдесят!..

— Само… собой разумеется, что я пьесу дам. Я уверен, что оригинальная трактовка госпожой Зеленой моей пьесы придаст ей своеобразный колорит.

— Верно, — сказал я. — Колорит. Придаст. Зеленый колорит. Получайте чек.

Знаменитый художник-декоратор принял меня на площадке лестницы.

— А меня дома нет, — с сожалением сообщил он.

— Десять тысяч, — сказал я.

— Десять? Зайдите в переднюю.

— Собственно даже не десять, а двадцать, — поправился я.

— Что ж мы тут стоим… Пожалуйте в гостиную. Вы, кажется, сказали — тридцать тысяч? Простите, но я лишен возможности.

— Я сказал — сорок тысяч!

— Тогда я не лишен возможности. Пойдемте в мою святая святых — в мастерскую. Посмотрите кое-что новенькое…

Задолго до спектакля во всех тиктакпольских газетах были заняты первые страницы объявлениями о нашем театре. На первый спектакль билеты были проданы все, на второй спектакль двадцать два билета, а на третий — один.

Спектакль состоялся.

Только теперь я понял, как умно поступила Зеленая, выстроив новый театр. Потому что в старом театре стены и потолок не выдержали бы той бури, того свирепого урагана негодования, свиста и рева разъяренной публики.

Три дня после премьеры газеты трепали нас, как компания меделянских щенков треплет дохлую крысу…

На второй день было 22 человека, на третий — один.

Отчасти это было хорошо, потому что и шуму было меньше.

А на третий день единственный зритель, который сидел во втором ряду, вышел среди действия в проход между стульями, стал на колени и заплакал: