Том 3. Чёрным по белому - Страница 131

131

Мое благоразумное «я» возразило:

— А откуда же ты возьмешь денег на пальто?

— Откуда? — подхватило легкомысленное «я». — Да очень просто! Возьми авансом часть жалованья. Всё равно, скоро месяц кончается.

— Да? — язвительно прищурилось благоразумное «я». — А не всё ли тебе равно, если ты возьмешь эти деньги у посторонних людей или сам у себя? Первое еще хуже, хотя бы в том отношении, что ты просишь, клянчишь, унижаешься и вызываешь у кассира косые взгляды.

Легкомысленное «я» заерзало на месте и, припертое к стене, сердито стукнуло кулаком по столу.

— Тогда на кой же чёрт это откладывание денег «на черный день»?! Какая-то кукольная комедия…

— Да ведь мы первого числа, получив жалованье, пополним эту невольную растрату.

— Нет, — сказало легкомысленное «я». — Это уже не то.

— Да почему не то?

— Да так, что-то такое чувствуется — не то. Собирали, собирали, а тут какие-то займы… Среднее отделение бумажника пустеет на целых две недели…

— Да пойми ж ты, что здесь ли, там ли возьмем — всё равно из одного кармана!!

— Нет, — заладило легкомысленное «я». Так-то оно так, а всё как будто не то. Скопили и сейчас-же забрали… Стоит после этого собирать?..

— Вот и поговори ты с таким человеком! Русским языком мы тебе говорим, что деньги эти вернутся первого числа из жалованья! Могу тебе в этом поручиться.

— Ты можешь? — едко ухмыльнулось мое легкомысленное «я». А я так, представь, не могу…

Благоразумное «я» на этот раз победило, но, к моему удивлению, правым оказалось, в конце концов, легкомысленное «я». Первого числа я, действительно, получил три сотенных бумажки, но сейчас же сделал глупость: мне нужно было сейчас же вернуть сторублевку среднему отделению бумажника, а я не вернул, отложив это до завтра, «тем более», как сказал я сам себе — «ты человек взрослый и, надеюсь, понимаешь, что нет, по существу, никакой разницы между тем — лежит ли бумажка в среднем или крайнем отделении бумажника»…

Ах! Разница была.

Я платил вечером за квартиру и каким-то образом оторвал у оставшейся сторублевки солидный угол, так, рублей на тридцать пять… Небольшим уголком я поужинал, еще угол целиком ушел на поездку в «Аквариум», и утром я держал в руках оборванную, обгрызанную середину — так, рублей двенадцать.

Легкомысленное «я» ядовито хохотало и, кривляясь, подмигивало смущенному благоразумному «я».

— Что? Ручалось?! Хе-хе… Уж я знаю… Уж если тронешь заповедную деньгу — конец ей…

IV

— Ну, что? Откладываете?..

— Да… — смутился я, не глядя на неугомонного знакомого. — Откладывал… Но — что прикажете делать… Понадобилось, я и…

— Да вы где их держали?

— А? Тут же, в бумажнике… Только в среднем отделении.

— Ни-ни! Ни в каком случае! Деньги не должны быть около вас! Нужно делать так, чтобы вам было трудно их достать… Повертитесь, повертитесь, плюнете, махнете рукой, да и обойдетесь как-нибудь без них.

На этот раз я был уверен, что понял его… Пошел в магазин и сказал приказчику:

— Дайте мне копилку… Только прочную. Такую, чтобы нельзя было ее сломать.

Я купил ее. Была она прочная, тяжелая и вместительная. Я принес ее домой, опустил в отверстие сорок рублей и потом, вынув ключ, вышел из дому.

— Извозчик! На пристань.

На пристани я нашел лодку, выехал на средину реки и, вынув из кармана какой-то предмет, нерешительно повертел его в руках.

— Гм… Может быть, не бросать? А вдруг — пригодится… Нет! Нет!!

Я размахнулся и без колебаний швырнул в воду предмет, находившийся у меня в руках. Он, как ключ, пошел ко дну.

Да, признаться, это и был ключ. От копилки.

Облегченный, радостный, вернулся я домой.

Две недели золотым и серебряным дождем сыпались деньги в копилку.

К исходу третьей недели я однажды вечером взял в руки копилку и стал ее трясти, держа щелью вниз. Но, проклятые мастера сделали внутри около щели какие-то закорючки таким образом, что монета никак не могла выскочить обратно.

Я поставил копилку на место и два дня бродил бледный, как тень, грустный.

Может быть, это было мое личное мнение, но дни казались мне черными… Я взял копилку, понес ее в кухню, повалил на пол и стал колотить по ней обухом топора… Копилка даже не поморщилась. Я стучал по ней лезвием, пинал ее ногами, топтал железным ломом — кроме нескольких царапин, она осталась неуязвимой.

Пришла даже мне в голову мысль: взорвать эту машину динамитом. Но я побоялся шума, грохота и скандала.

В тот же вечер я сделал шаг, который при некоторых осложнениях мог-бы грозить мне каторгой. Так как слесарные мастерские были уже закрыты — я обернул проклятую кассу в платок и потащил на конец города, где проходил железнодорожный путь. Подкрался к рельсам, положил на одну из них кассу и стал дожидаться в канаве прохода поезда…

Поздно вечером мы ужинали с Марьей Герасимовной в «Аквариуме» и при расплате, лакей попросил меня переменить одну из золотых монет, которая, по его словам, была «как будто жеванная»…

V

Я отправился в сберегательную кассу и обратился к чиновнику:

— Можно у вас вносить деньги на сбережение?

— Можно.

— Прекрасно. Я буду вносить, но если я приду когда-нибудь требовать их — вы мне не давайте…

— Этого мы не имеем права.

— Да, скажите просто: нет в кассе денег. Все, якобы, истрачены.

— Этого нельзя. В кассе деньги всегда должны быть.

— Почему? Ну, скажите просто вашим сторожам, чтобы они вывели меня. А если я буду упираться, настаивать и требовать вклад обратно — отдуйте меня просто палкой.

131